Чёрный человек любил гулять по парку
в больших резиновых сапогах.
В руках
он держал предметы,
которые иногда падали на землю.
Он нагибался за ними,
придерживая спину через пальто.
В мгновение то
на лице его была непередаваемая мука.
Было нам жаль его?
Может быть.
Особенно когда он плакал,
опрокинув голову в небо.
В его глазах отражалось небо.
В его глазах голубое небо
дробилось, наливаясь красным.
Между тем, лицо его становилось белым,
он не спеша распрямлялся,
опускал голову
и начинал идти.
Прямо, никуда не сворачивая,
по главной аллее парка.
И за его спиной
парк наполняла осень.
Мы часто смотрели вслед,
поражённые этим явлением.
Чёрный человек шёл медленно,
как тысячу лет назад,
как один из нас,
плавающий по реке,
сжимающий в неумелой руке
весло, водный цветок,
личинку ручейника,
шахматную пешку,
перо зимородка, но только не пустоту.
Пустота — это роскошь,
которую мало кто себе мог позволить.
* * *
Веселее, мой друг, веселее,
Если ты тронешь меня за кончик носа,
я перепрыгну через условности.
Или ты хочешь,
чтобы я пришёл сам
и показал пустые ладони:
вот он, мол, я?
Нет,
сиди — дожидайся.
Может быть, там,
в прозрачных озёрах Ада
мы встретимся —
два дельфина,
плывущие в разные стороны.
А вот один лютый текст, который он читал сегодня, найти не могу.
+15
